Чингиз-Хан - Страница 99

"Кто приходит под мою руку, тот со мной.. Кто уходит от меня, тот против меня. Я применяю воинскую силу, чтобы со временем после больших трудов достигнуть продолжительного покоя. Я остановлюсь только тогда, когда все сердца вселенной покорятся мне. С этой целью я проявляю грозное величие, находясь всегда в походе среди непобедимых воинов. Я знаю, что ты можешь легко отправиться в путь и прилететь ко мне на журавле. Хотя равнины пути и беспредельны, но уже недолго мне ждать, чтобы увидеть посох твой. Поэтому я отвечаю на твое послание, чтобы тебе были видны мои мысли. О прочем не распространяюсь".

3. СДЕЛАЙ МЕНЯ БЕССМЕРТНЫМ!

Получив от великого кагана второе письмо, китайский мудрец согласился отправиться в далекий путь. Он наотрез отказался ехать в караване вместе с прекрасными дворцовыми певицами и танцовщицами, которых одновременно посылали из Китая Чингиз-хану. Поэтому ему была дана особая охрана из тысячи пехотинцев и трехсот всадников. Чан-Чунь взял с собой двадцать своих учеников; из них один писал подробный дневник, занося в него изречения и стихотворения учителя .

Чан-Чунь ехал не спеша и всюду в городах останавливался. Монгольские начальники городов (даруги) устраивали ему торжественные приемы и предлагали обильные угощенья, от которых мудрец отказывался, питаясь только рисовой кашей и плодами.

В пути Чан-Чунь постоянно писал стихи. Когда он проезжал монгольские степи, он изложил свои мысли в таких строках:

Куда б ни метнулся взор,Не видно конца горам...Потоки стремятся с гор,И всюду — простор ветрам!И думы мои поют:"От первых земли временЗачем проходили тутСтада кочевых племен?Как в древние дни, едятОни заповедный скот,Не наш их чудной наряд,Не наш и обычай, не тот!Не знают письмен они,Как дети, просты душой...Беспечно текут их дни,Довольны они судьбой!"

Дорога равниной пустынной шла,И труден был каждый шаг.Озера синели, как из стекла,Поблескивал солончак.Не встретишь здесь путника целый день,Меж этих бугров немых...Спеша пронесется раз в год, как тень,Наездник из стран чужих.Ни гор, ни деревьев не встретит взор,Покрыты травой холмы...Из меха племен кочевых уборВ дни лета, как в дни зимы.Здесь рис не родится, и весь народПитается молоком,И весело каждый с собой везетИз войлока утлый дом...

Через два года со дня выезда Чан-Чунь прибыл к реке Джейхун и близ Термеза переправился на другую сторону. Там его встретил личный лекарь Чингиз-хана. Мудрец подарил ему стихи, написанные по поводу окончания долгой дороги, и сказал:

– Я горный дикарь, прибыл в военный лагерь великого кагана только для того, чтобы ему сказать важные слова. От их исполнения станет счастливой вселенная.

Стихи Чан-Чуня были следующие:

Издревле прославлена светомВосьмая луна!Рассеялись тучи,Стих ветер,И ночь ясна.Через весь небосводПерекинут серебряный мост,На югеДраконыВзыграли от блеска звезд!И с башен высокихДоносится радостный звон:Все праздник справляют,Как то повелел закон!И льется вино,И поет свои песни певец...А берегом тихимУсталый бредет мудрец...К могучему хануБесстрашно направил он путь,Чтоб демонСмирился кровавыйИ дал вздохнуть!

Проехав через опустошенный город Балх, где был слышен только лай голодных собак, так как жители разбежались, Чан-Чунь через четыре дня дороги по горам прибыл в лагерь Чингиз-хана, к его желтому шатру, стоявшему над крутым обрывом.

В сопровождении наместника в Самарканде Ахайя-Тайши, который знал китайский и монгольский языки, Чан-Чунь явился к грозному владыке. Так как все "даосы", являясь к китайскому владыке, никогда не становились перед ним на колени и не били земных поклонов, то и Чан-Чунь, войдя в юрту кагана, только наклонился и сложил в знак почтения ладони.

Перед великим каганом стоял высохший старик бронзового цвета, обожженный зноем и ветрами, с выпуклым лбом и белым пухом на затылке. Он казался нищим в веревочных сандалиях на босу ногу и ветхом плаще, но он спокойно и без страха смотрел на "владыку вселенной", затем опустился на ковер.

Чингиз-хан, темнолицый, с рыжей поседевшей бородой, в черной круглой шапке с большим изумрудом и тремя лисьими хвостами, падавшими на плечи, сидел на золотом троне, подобрав ноги. Он всматривался немигающими, зеленоватыми, как у кошки, глазами в старого мудреца, дряхлого и нищего, от которого теперь ожидал своего спасения. Чингиз-хан был, как и его гость, в простой холщовой черной одежде, и у него волосы бороды также были покрыты белым инеем старости, но пути у каждого были разные. Китайский мудрец уединялся от людей в пустынные места, всю свою жизнь посвятил изучению наук, отыскивая тайну спасения людей от болезней, страданий, старости и смерти, и приходил на помощь ко всем, кто к нему обращался с мольбою. Каган же всегда был вождем огромных армий, посылал воинов на истребление и гибель других народов, все его победы достигались смертью десятков тысяч людей. Теперь, когда подошли последние годы жизни, теперь от этого изможденного отшельника зависело, чтобы Чингиз-хан снова стал молодым и сильным и навсегда избавился от цепких рук идущей по следам кагана смерти, которая готовилась обратить его, сильнейшего на земле, в прах и небытие.

Оба старика долго молчали. Потом Чингиз-хан спросил:

– Благополучен ли был твой путь? Всего ли тебе было достаточно в тех городах, где ты останавливался?